ФОРУМ. СТАРАТЕЛЬ. СОМ

[anfisa]

Я вообще не хотела к тебе или не к тебе, я едва отошла от сентябрьских колких дней. Я тебя не ждала в кривобокой моей судьбе, но тому, кто нас сводит, конечно, всегда видней. Ты смешной и язвительный, ты мне едва знаком, почему же ноябрь всецело достался нам? Но когда я с тобой, я не думаю ни о ком, что немыслимо странно по нынешним временам.
Я не верю тебе, я не вижу тебя нигде, ты вообще не звонишь, так зачем мне тебя искать? Мне тебя не пророчит ни воск в голубой воде, ни дожди за окном, ни стальная морская гладь. Даже ждать тебя трудно, в усталости, в тишине, бесконечный туман, утомительный перевал. Я бегу от тебя, ты мне нравишься, но я не…
Но потом ты касаешься клавиш, и я – жива.
Это чувство похоже на плавный табачный дым и спокойную святость усталой речной воды. Как когда ты решил, что останешься молодым, как когда ты уверен, что незачем ждать беды. Это очень похоже на мягкую синеву предвесеннего неба и танцы латинских стран, на мороз в Новый Год и полуночную Москву, на которую смотришь с балкона, когда ты пьян. Это чувство, как будто ты вытащил тот билет, это чувство, когда только-только прошла гроза, как когда собираешь каре на тузах, как свет заходящего солнца щекочет тебе глаза.
Ты меня удержал силой ветра, воды, огня, чем-то так удержал, что я ведь не смогла бы без.
И звучать заставляешь не клавиши, а меня, и играешь не Баха, а грозы моих небес.
Так держи меня дальше на странной своей волне, я хочу в тебя верить, хочу тебя понимать. И, конечно, конечно, я вижу тебя во сне, но никто из живущих не должен об этом знать.
Да, потом будет страшно, потом будет нелегко, будут сонная морось и дикие холода. Да, и как ни стреляй, будешь целиться в молоко, и ещё – уходить в бесприютное никуда. Да, никто никого не сумеет тогда сберечь, да, нам грудь разорвут, что попробуй потом зашей.
Но такая игра, без сомнения, стоит свеч. Так играй же, играй, играй по моей душе.

(c) Fristashka

[anfisa]

Ну и всё, говорю я, и всё...
Мы стоим, как два истукана,
Время накрывает нас с головой, выплёскивает за край экрана,
И это так удивительно, Тэйми, это так странно.

Случилось всё то, чего мы боялись – и ладно, и слава Богу.
Кто же знал, что Вечность нельзя откусывать так помногу,
Это чревато побочными эффектами -
С Вечностью нельзя, как с шоколадными конфетами.
И когда мы думали, что становимся поэтами,
Нас просто начиняли словами, как нугой и патокой,
И каждый думал: «Господи, это же я такой!» -
И взмахивал рукой.
А сам был даже не тестом, Тэйми, а только мукой...

А получится, знаешь как? Вот смотри:
Сперва один из нас выйдет на улицу, и у него внутри
Оборвётся что-то - не знаю,
тромб, струна, чека... или что там внутри бывает?
А мимо будут ехать красивые, вымытые трамваи
С рекламой какого-нибудь сока, например, или чая,
И один из нас будет лежать в снегу, холодея взглядом,
Ни рекламы, ни трамваев этих не замечая.
И тогда второй из нас выйдет, и ляжет рядом...

Что же ты плачешь, Тэйми?
Ну, хочешь, не будем об этом.
Просто купим себе глобус - совершенно новенькую планету,
Сядем в ракету и взлетим со скоростью света.
Никаких приборов, никаких билетов.

Ну, потому что - всё уже, говорю, всё.
Я больше не могу.
Посмотри в окно, кто это там лежит в снегу?
Кого это там впечатало в хлябь, холодом выгнуло в дугу?
Если это не я, Тэйми, то это ты -
И, значит, я побегу!..
Но мы стоим, как два истукана,
Время накрывает нас с головой, выплёскивает за край экрана,
И это так удивительно, Тэйми, это так странно.

(c) Лена Касьян

[anfisa]

"Я и Она"

Так лопается струна или рвётся нить.
Осколки тепла остывают в пушистом пледе.
Её больше нет. И не надо сюда звонить,
доказывать что-то, - она к тебе не приедет.

Всё кончено, можно спокойно идти домой.
Ведь все перемены к лучшему, – как иначе?
Не надо звонить ей: теперь этот номер – мой,
мне нечем тебе помочь, извини, мой мальчик.

Здесь некому стало тревожить тебя – ни с чем;
шептать – "понимаешь", "это невыносимо",
паясничать, засыпать на твоём плече
и ждать от тебя того, что ты дать не в силах.

Её больше нет. Да, она была хороша, –
но мучилась так под конец, что, когда не стало,
все радовались. Будь спокоен, моя душа;
она не встанет, она никогда не встанет.

От жизни-то нужен ей был только ты, пойми,
и губы твои, потрескавшиеся от ветра.

А я –
у меня есть целый огромный мир,
и я говорю "спасибо" тебе за это.


(с) Екатерина Михайлова

[anfisa]

тридцать девятый стишок про тебя

вот как всё кончается: его место пустует в зале после антракта.
она видит щербатый партер со сцены, и ужас факта
всю её пронизывает; "вот так-то, мой свет. вот так-то".
и сидит с букетом потом у зеркала на скамье
в совершенно пустом фойе

да, вот так: человек у кафе набирает номер, и номер занят,
он стоит без пальто, и пальцы его вмерзают
в металлический корпус трубки; "что за мерзавец
там у тебя на линии?"; коготки
чиркают под лёгким - гудки; гудки

вот и всё: в кабак, где входная дверь восемь лет не белена,
где татуированная братва заливает бельма,
входит девочка,
боль моя,
небыль,
дальняя
колыбельная -
входит с мёртвым лицом, и бармен охает "оттыглянь" -
извлекает шот,
ставит перед ней,
наливает всклянь

вот как всё кончается - горечь ходит как привиденьице
по твоей квартире, и все никуда не денется,
запах скисших невысыхающих полотенец
и постель, где та девочка плакала как младенец,
и спасибо, что не оставил её одну -

всё кончается, слышишь, жизнь моя - распылённым
над двумя городами чёртовым миллионом
килотонн пустоты. слюна отдаёт палёным.
и я сглатываю слюну.

(c) vero4ka

[anfisa]

Больно бывает только на третий раз.
В первый не веришь и пробуешь отскрести сердце от плиток сумрачного двора. Вот собираешь, скомкав его в горсти, и через ребра засовываешь обратно. Ладно, себе говоришь, ну же, ладно, ладно. Все перемелется, он все поймет, простит. Тоже подумаешь малость, потом простишь.
Через полгода его забываешь - надо.
Вот во второй раз уже немного трудней. Куришь (тогда научилась, с первого раза), счетчик пускаешь с последнего из тех дней, что он касался тебя - драгоценной вазы, склада блестящих, ценных, как мир, камней. Вены не пробуешь резать - ведь это глупо, тушишь бычок, рассматриваешь под лупой. Крик забиваешь в горло: это умней. Сердце заштопано. Ночью сидишь - труп трупом.
Но в тот момент тебе вовсе не больно, нет.
А вот на третий раз...
Забывай дышать, буйствуй, кричи, бей стаканы и рви записки. Все это будет делать твоя душа, если кого-то к ней подпускаешь близко. Можно, нельзя, невозможно не подпустить: то ли бесценный подарок навеки, то ли... Самое страшное - нет, не сердца в горсти, - а скромный факт, что дело чего-то стоит. Стоит всего. Тебя и его, ночей, дней, бесконечной боли, вплетенной в радость. Делай что хочешь: отдельно вас больше - нет.

Главное - просто дожить до третьего раза.

(c) capsolo

[anfisa]

"дежа вю"

А весна изранит город –
Мглой, тоской неизлечимой.
И однажды в лунный холод
Я приснюсь тебе, любимый...

Ты ему обещала, что будешь сниться, голос дрожал немного из микрофона; эта весна не смела тогда случиться, лампочкой заискрилась из-под плафона, крикнула хрипло подраненной гордой птицей, рухнула в море – как будто шагнув с балкона.

И стала чуть ближе – теплом дивана, наброшенным полушубком тебе на плечи – весна, вся сожжённая, как саванна...
Ну, что же ты, девочка, плачешь в ванной? Ужели ты думаешь – станет легче?

Прошло больше времени, чем полгода – зима, Рождества расписной калачик; а быть бессердечной – такая мода, а быть бессердечной – быть сильной, значит.
Ну, что же ты, девочка, в ванной плачешь? Ужель не по нраву тебе свобода?
Чтобы никто не слышал, включаешь воду.

Конечно, ты помнишь, как ветер в тебе резвился, ветвился и злился на тех, кто кроме. Ужели ты думала – память тебя не тронет?
Ты сильно его любила, он снова снился
и грел тебя, как снежинку, в своих ладонях.

А что будет дальше? Ты выйдешь когда-то замуж, он женится на какой-нибудь Маше, Зине.
Но он тебя любит – и ты это знаешь.
Вы знаете оба.
И это
невыносимо.

(с) Ксения Ващенко

[anfisa]

"про мир"



И когда ты решишь, что всё счастье разово, и от сердца вмятина на ребре, Бог возьмёт и положит тебя за пазуху, отнесёт на самый большой хребет и отпустит ласточкой, славкой, горлицей из-под всех заоблачных покрывал.
Этот мир прекрасен до спазмов в горле, и
Ты проснешься – словно не умирал – синеглазым, смуглым, песчаной отмелью, тростниковой дудочкой между губ, влажным тёплым ветром, летевшим от меня и звенящим звёздами на бегу, тёмным илом, лёгшим на берегу. И река, задумавшись, бросит под ноги золотую рыбку, волшебный плёс.
У тебя в ладонях – июль и подвиги, ты в своих ладонях мне мир принёс, положил в карман, оправил платье мне.
Этот мир прекрасен, и в горле ком,
Я – сундук, наполнена сном, и памятью, и речным горячим твоим песком.

И тогда ты решишь, что всё стало правильным и распустишь бантик мне на косе.
Этот мир такой, что не видно края в нём.

Бог вздохнет и станет тобой – совсем.

(с) Ксения Ващенко

[anfisa]

"Фея"

Фея просыпается и курит. Нужно две,
Чтоб для начала понемногу прояснилось в голове.
И хорошо бы вспомнить – с кем и что пила.
Морщится и борется с привычной тошнотой
По понедельникам. Встаёт – уже понятно, что не с той.
Но надо ехать делать добрые дела.

Надо – значит, надо. У судьбы мотив простой:
Ей всё равно – хоть стой, хоть падай. Но желательнее – стой
И не гадай вотще – "тому ли я дала?.."
Феям это свойственно – попросят, так давай,
А, впрочем, думать больше некогда – успеть бы на трамвай,
Ведь надо ехать делать добрые дела.

Где-то в чёрном ящике разбившейся мечты
Лежат зачитанные письма и засохшие цветы.
Она осталась непонятно как цела.
Дом напоминает то ли келью, то ли клеть,
И даже можно пожалеть себя, да лучше б не жалеть
И машинально делать добрые дела.

Дел не перечесть. Накинув старенький халат,
В большой больнице, где так много неухоженных палат
И очень умных, но бессильных докторов,
Фея растеряла весь запас волшебных слов
И может только выметать чужую боль из всех углов.
Её там за ночь накопилось – будь здоров...

Вплоть до новой пятницы, уставшая душа,
Трудись, а после, неумело и безрадостно греша,
Ищи забвенья от кошмара добрых дел.
После – затемнение. И некто без лица.
И так неделя за неделей. Без начала и конца.
У фей так долог век. Но есть ему предел.

(с) Дмитрий Якимов

[anfisa]

"ставка больше чем жизнь"

ставить, не рассуждая, на заведомо проигрышный вариант,
всё, что есть у неё за душой - пустоту небес, заселенность личного ада;
ставить последнее - словно живое сердце из клетки грудной вырывать -
резко, небрежным жестом, преодолев непреодолимое "нет, не надо!.."

надо! - потому что иначе всё суета, пустословие, гниль, распад,
всё, во что учатся верить и - верят, и платят любую цену, какую ни назови...
пусть небеса бесконечно пусты и слишком плотно заполнен внутренний ад,
смысл только в том, чтобы чувствовать, как взрываются фейерверки в шальной крови.

ставки сделаны. под глазами тени, в висках пульсирует сумасшедший ритм -
в этой игре не предусмотрено ни для кого никогда ни поражений, ни побед...

даже если её врасплох застанет та, о ком всуе не принято говорить,
самое главное - слышишь? - последним взрывом она уже всё успела
сказать
тебе.

(с) Миллигрин

[anfisa]

"Последняя поэма"
... Слышишь ли шорох летящего времени?
Вечно его колесница в пути...
Сердца удары нам слышатся в небе,
Звезды во тьме колесницей раздавлены, --
как не рыдать им у тьмы на груди?..

Друг мой!
Время мне бросило жребий,
В сети свои захватило меня,
Мчит в колеснице опасной дорогой,
Слишком от мест, где ты бродишь, далекой,
Там, где уже не увидишь меня,
Там, где неведомо, что впереди...
Кажется мне: колесницей захвачена,
Смерть уже тысячу раз победив,
Вот я сегодня взошла на вершину,
В блеске зари обагренно-прозрачную... --
Как не забыть свое имя в пути?

Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край...
Если увидеть пытаешься издали, --
Не разглядишь меня...

Друг мой,
Прощай!
Знаю -- когда-нибудь в полном спокойствии,
В позднем покое когда-нибудь, может быть,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня!
Цветом бакуля опавшим и плачущим
Небо тебя опечалит нечаянно, --
Ты погляди, не осталось ли что-нибудь
После меня?...
В полночь забвенья
На поздней окраине
Жизни твоей
Погляди без отчаянья, --
Вспыхнет ли?
Примет ли облик безвестного сонного образа,
будто случайного?...

...Это не сон!
Это -- вся правда моя, это -- истина,
Смерть побеждающий вечный закон.
Это -- любовь моя!
Это сокровище --
Дар неизменный тебе, что давно еще
Был принесен...
В древний поток изменений заброшена,
Я уплываю, -- и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели...
Друг мой, прощай!

Ты ничего не утратил, по-моему...
Вправе и пеплом и прахом играть --
Создал бессмертной возлюбленной образ, --
Блеск и сиянье бессмертной возлюбленной
вызвать из сумрака можешь опять!

Друг!
Это будет вечерней игрою,
Не помешает меня вспоминать...
Жадным движеньем обижен не будет
Трепет левкоев на жертвенном блюде.
Ты обо мне не печалься напрасно --
Дело достойное есть у меня,
Есть у меня мир пространства и времени...
Разве избранник мой беден? О нет!
Всю пустоту я заполню опасную, --
Верь, что всегда выполнять я намерена
Этот обет.
Если же кто-нибудь, озабоченный,
Ждать меня будет с тайной тревогою, --
Счастлива буду -- вот мой ответ!

Из половины светлой месяца в темную
половину вынеся
Благоухающий сноп тубероз, --
Кто -- пронеся их дорогою долгою,
В ночь теневой половины месяца
Жертвенный мог бы украсить поднос?

Кто и меня увидал бы в радости
Безграничного всепрощения?..
Соединятся злое и доброе, --
Им на служенье себя отдам!

Вечное право я получила,
Друг мой, на то, что сама отдала тебе...
Ты принимаешь мой дар по частям.

Слыша печальных мгновений течение,
Ими наполни ладонь -- и напейся:
Сердце мое, как пригоршню, любовно
Я подставляю твоим устам...

О, несравненный!
Я дар принесла тебе:
Все, что дарю, -- мне тобою даровано:
Сколько ты принял -- настолько должницею

Ты меня сделал...
О друг мой, прощай.
(c) Р. Тагор

[anfisa]

Считалочка
Сто дней, сто ночей,
Плачет город - он ничей,
знаешь, жизни несчастливых
сходятся до мелочей.

Сейчас два часа тридцать восемь минут. Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш и пишу тебе то, чего от меня не ждут. А если ждут, ты когда-нибудь передашь. Море плясало и дождь над ним причитал. Я этого не писала. Ты этого не читал.


Когда-нибудь он выходит ее встречать. Он надевает куртку, берет собаку, на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час. До остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь, в широких мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко. Он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже, он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях. Он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то, как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
Она его обнимает. Слегка сипя, здоровается. Бросает собаке коржик. Он думает, что любимые все похожи и улыбается этому про себя.

Когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная, как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. Она сидит и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. По радио какой-то мудак поет: "Ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая злая, как будто он совсем тебе не дает."
Она подходит к выходу, словно зомби. И слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе,
Она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. И заяц жил, и лисица жила, и львица - а медведь пришел и разрушил весь теремок.
Она стоит и коса у нее по пояс. И щеки мокры от слез. А у любви есть тот, кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.

Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером - ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: "Слушай, кто эти люди?" И я отвечаю: "Это все те, кто любят или любили неласковую меня." И я говорю: "Вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые внутри меня полыхали и отражались строчками у него. Полсотни месяцев, сотни живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок - которые я тогда у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. Вот видишь, складка, горькая, пожилая, вот слышишь - смех неистовый, проливной - ты думал, это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю."
Быть может и сама того не желая - но вечно, как и водится под луной.

Время - наверное пять с хвостом. Острым карандашом этот текст написан о том, что всё будет хорошо.
И острием самым подведена черта.
Я этого не писала.
Ты этого не читал.

(c) Аля Кудряшова

[anfisa]

"Сказка про принцессу в алом берете и волка"

Принцесса красилась слишком броско,
хоть было ей и немного лет.
Носила мини, и шарф в полоску,
и кумачовый смешной берет.

Она строчила стихи на "блицы",
любила жизнь, рок-н-ролл и секс -
и столько гонора и амбиций...
Ну, как у всех молодых принцесс.

Он... ей при встрече тихонько: "Здравствуй..."
И хрипом плавился баритон -
ведь волк в безумное это счастье
ну, по уши самые был влюблён.

А вы подумали - злой и серый,
и лесом - вдоль или поперёк...
Нет. Волк был яркий и современный,
такой продвинутый, умный волк.

В оригинале читал Шекспира,
любил Шопена, а иногда
царапалась в сердце когтисто лира -
и сочинялись стихи тогда.

Ах, эти губы её и плечи,
ах, эти встречи - бегом и вскользь...
А после тёк одинокий вечер
ванильной грустью её волос...

И волк готов был в любви признаться
принцессе, стыло кольцо в руке -
ушла... Исчезла... И это "здравствуй"
неделю вязло на языке.

Но кто-то с радостью или грустью
потом сказал: "Ну её... Не жалей!
Принцесса в Париж укатила просто -
с тем, кто побогаче и понаглей".

Хотелось клыками дырявить стены,
выть на луну... Да вот будет толк?
Какой же всё-таки он современный,
какой продвинутый, умный волк...

Всю ночь с печальным своим оскалом
хлебал коньяк, - а в окне рассвет
плыл нежный, бархатный, густо-алый...
Он был похож на её берет...

(с) Светлана Марфина

[Ната]

Анфиса, какая молодец Вы

[anfisa]

Не я, конечно)). Но спасибо.

[anfisa]

2

Гордостью ли ведомы,
Вьюга нам песню спела ли
И занесла сугробами? Что мы
С тобой наделали?
Существованье в виде агоний
Писем,- с заботой, похожей на плесень,
Редких, как полив бегоний.-

Два раза в месяц.

(с) Helena Pobiarzhyna

[anfisa]

мыникогданеумрём


раз уж мы не умерли оттого, что нас
друг у друга нет, мы не умрем от отсутствия денег в карманах,
и оттого, что никогда не побудем в странах
тех. хоть в одиночку, хотя бы раз.

раз уж мы не умерли оттого, что наш общий неровный пульс
разделился на два искуственных и монотонных,
и оттого, что я тебе никогда "боюсь"
не шепну в затылок и не прижмусь к тебе так, словно

нас друг без друга вовсе не может быть;
раз уж мы не умерли оттого, что осень
нас обещала и не смогла любить,
раз уж мы теперь ничего у нее не просим;

раз уж мы не умерли оттого, что ни один из нас
другого теперь не узнает по линиям на ладони,
по неровности шва на джинсах и по разрезу глаз;
раз уж нам это даже не приходило в голову;

раз уж мы не умерли оттого, что под самым сильным дождем
мы больше не ждем друг друга, делая вид, что мы здесь случайно;
раз уж мы забыли вкус слова "тайна",
мы, наверно, вообще никогда не умрем

(с) Незримый Персонаж